Картины и бассейны.СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО

На открытии художественной выставки Reflection в киевском PinchucArtCentre украинскому миллиардеру Виктору Пинчуку было чем гордиться. Он не только сделал выставку приобретенных для коллекции арт-центра произведений самых топовых представителей мирового и украинского современного искусства, но и привез на вернисаж в Киев три живые легенды contemporary art - Джеффа Кунса, Энтони Гормли и Дэмиена Херста. Энтони Гормли, который обычно использует для создания своих произведений собственное тело, с самого начала был художником для избранных. Джефф Кунс, соединивший в творчестве искусство и китч, пережил полагающуюся модному художнику стадию скандалов (чего стоит лишь женитьба на итальянской порнозвезде Чиччолине), но сейчас остепенился, женился еще раз и, пожиная лавры бесспорного классика, ездит с женой и детьми по миру. А вот Дэмиен Херст свой лимит скандалов еще не исчерпал. Правда, относятся они исключительно к сфере творческой (в личной жизни Дэмиен примерный семьянин, отец троих детей). Одни любители искусства, признавая за Херстом бесспорный талант, так и не могут привыкнуть к его шоковым методам воздействия на зрителя. Другие (их, правда, становится все меньше) некоторым его произведениям отказывают в праве называться искусством. Третьи (к которым относится и автор этих строк) главной заслугой Херста считают его попытку раздвинуть границы возможного в современном искусстве, спасти его от неизбежного застоя. Ну а то, что некоторые его работы при этом вызывают неприятие, явление в истории искусства привычное. Точно так же в свое время отказывали в признании импрессионистам, сюрреалистам, абстракционистам, художникам поп-арта. Каждая из трех точек зрения имеет право на жизнь. К тому же обширная экспозиция работ Херста на выставке Reflection дает возможность судить о художнике не по известной формуле «Я Пастернака не читал, но осуждаю», а на основании собственных впечатлений. Однако какими бы они ни были, интервью, которое художник во время своего приезда в Киев дал «Эксперту», думаю, с интересом прочтут и уже посетившие выставку Reflection, и те, кто только собирается это сделать. - Сегодня вы - самый дорогой в мире из ныне живущих художников, человек, который в последние годы взорвал привычные представления как о средствах выражения в современном искусстве, так и о том, насколько быстро могут расти цены на актуальные художественные произведения. Что, по-вашему, играет более важную роль в развитии contemporary art -- деньги или все же само искусство? - Я думаю, что в конечном итоге искусство важнее, чем деньги. Но и деньги, безусловно, играют очень важную роль в любой сфере человеческой деятельности, в том числе и духовной. Когда я только начинал работать в contemporary art, люди не очень им интересовались. Оно им не нравилось. А сейчас современное искусство очень популярно, и на нем можно хорошо заработать. Произведения известных художников contemporary art из-за своей быстрорастущей цены стали объектом для инвестирования. Например, стоимость моих работ все время поднимается. Поэтому люди, которые их покупают, через некоторое время начинают их продавать, новые покупатели снова выставляют эти работы на продажу, и у этого процесса не видно конца... ...а в результате вы, как мифический древнегреческий царь Мидас, превращаете в золото все, к чему ни прикасаетесь. Какие соблазны подстерегают на этом пути художника? - Ну, это очевидно. Опасно верить всякой написанной про тебя чуши насчет того, что ты творишь что-то невероятное. Нужно бояться того, что из-за твоей известности люди будут покупать даже те твои работы, которые ты вдруг сделаешь плохо. Поэтому надо стараться все делать хорошо. - Значит ли это, что вас беспокоит, не разочаруете ли вы человека, который решил инвестировать деньги в ваши произведения? - Произведение искусства надо покупать тогда, когда оно тебе нравится, когда оно тебя волнует. И никакого отношения к деньгам это не имеет. В конце концов каждый хороший художник всю жизнь решает творческие, а не коммерческие задачи и продолжает работать независимо от того, поднимаются цены на его работы или падают. Я считаю, что покупать произведения искусства только для перепродажи неправильно. И, конечно, как художнику мне хочется, чтобы купивший мою картину человек повесил ее на стене, а не перепродавал кому-то другому. Но я могу понять такого продавца, потому что в его двери уже стучат желающие. И если люди, продавшие мои произведения, потом жалеют об этом, меня это радует - значит, я поработал качественно. Один из друзей, с которым я часто встречаюсь, как-то купил у меня работу за пятьсот фунтов стерлингов и через два месяца продал ее уже за полторы тысячи фунтов. Я иногда над ним подшучиваю, потому что пятьсот фунтов он считал высокой ценой и очень радовался, когда ему удалось увеличить ее в три раза. А сейчас эта работа стоит два миллиона. Вообще-то, с точки зрения долгосрочного инвестирования, вкладывать деньги в contemporary art выгодно - вполне возможно, что хорошая картина, которую покупают сегодня, через сто-сто пятьдесят лет будет стоить сто миллионов. - Но тут возникает проблема. У галеристов есть циничная поговорка: «хороший художник - это мертвый художник»... - Да, я знаю это выражение. - Говоря так, галеристы имеют в виду, что наследие любого знаменитого художника прошлого исследовано вдоль и поперек. Известно, сколько его картин находится в музеях и сколько в частных коллекциях, из которых они могут попасть на арт-рынок. Таким образом, продажи здесь уникальны, и в таких случаях можно, сделав поправку на инфляцию, примерно определить стоимость работы. В случае с contemporary art дело обстоит иначе: современный художник может работать быстро, поставляя на продажу все новые произведения и даже новые варианты одного и того же произведения. Изменило ли это ситуацию на арт-рынке? - Я не думаю, что это изменило ситуацию. И не считаю, что арт-рынок стал другим. Просто он стал больше. Я недавно летал в Лос-Анджелес и в его окрестностях увидел в иллюминатор самолета громадное количество особняков с большими бассейнами. И подумал: «Наверное, каждый человек, у которого здесь есть такой бассейн, может позволить себе купить мою маленькую картину. И наверняка в его особняке хватит места и для других картин». Так что когда вы говорите о том, что современные художники делают много работ, имейте в виду: в мире еще больше людей, которые могут позволить себе их купить, и у них есть куда их повесить. Кстати, недавно мой дилер сказал по телефону: «Ты уже просто затопил рынок своими картинами». А в конце разговора добавил: «Да, между прочим, нет ли у тебя каких-нибудь картин для продажи? У меня есть люди, готовые их купить». Что касается цен на арт-рынке, то все в жизни стоит столько, сколько другие люди готовы за это заплатить. У меня есть друг-художник, который работает очень медленно. Каждая его картина стоит около ста тысяч фунтов, и, по его словам, у него в списке ожидания стоят сто покупателей. Я ему сказал: «Добавь к цене один нолик, и у тебя в списке останется всего три человека - как раз на те три картины, которые ты делаешь за год». - А чем руководствовались вы, устанавливая на свою знаменитую скульптуру «For the Love of God» - платиновый череп с человеческими зубами и бриллиантами - цену сто миллионов долларов? Ведь она точно так же могла равняться, например, восьмидесяти или ста пятидесяти миллионам долларов? - Я подумал, что работа должна стоить примерно в пять раз больше своей себестоимости. Определяя верхний предел, исходил из того, что одним из последних ценовых рекордов была продажа картины Джексона Поллока за сто сорок миллионов долларов. А тут мы все-таки имеем дело не с картиной Поллока, а с бриллиантами. - Говорят, одним из покупателей этого черепа являетесь вы сами... - Не так. Скульптура продана группе инвесторов, но я остаюсь ее частичным собственником. Это дает мне возможность контролировать ее дальнейшую судьбу. Не хотелось, чтобы кто-то купил эту работу и закрыл ее в сейфе, а я забрал бы деньги, и на этом все закончилось. Мы планируем поехать с этой работой в четырехгодичный тур по всему миру, во время которого будем выставлять ее в лучших музеях мира. - Куда вы вкладываете заработанные творчеством деньги? Я знаю, что у вас есть свое издательство и что ваша творческая мастерская превратилась в небольшое предприятие... - На меня работают сто сорок человек. В основном я покупаю произведения других художников. Не могу представить свою жизнь без искусства, постоянно хожу в галереи и, бывает, вижу там работы, которые почти буквально взрывают мой мозг и вызывают восхищенное «вау». - То есть вы не занимаетесь чистым инвестированием? - Нет, просто покупаю то, что мне нравится. Но я хороший художник, и поэтому, приобретая произведения, которые мне нравятся, в принципе покупаю то, на чем можно заработать. Но я еще ни разу не продавал ничего из того, что купил. Кроме того, вкладываю деньги в недвижимость. Но верю в то, что самая мощная валюта в мире - это искусство. И у меня, конечно, есть бизнес-менеджер, который всегда меня остановит, если я, по его мнению, неправильно принимаю какие-то бизнес-решения. - Какие художники вам нравятся больше других? Я считаю, что покупать произведения искусства только для перепродажи неправильно. И как художнику мне, конечно, хочется, чтобы купивший мою картину человек повесил ее на стене, а не перепродавал кому-то другому - Франсиско Гойя, Фрэнсис Бэкон, Хаим Сутин, Энди Уорхолл, Джефф Кунс, Сара Лукас... Мне нравятся многие художники. Но самый любимый - Фрэнсис Бэкон. У меня есть две его картины. - Работы Фрэнсиса Бэкона сейчас почти не появляются на рынке и стоят безумно дорого... - Да, они были очень дорогими, когда я их покупал, а сейчас стоят еще дороже. Бэкон ведь написал всего двести картин. Пикассо - несколько тысяч, а Бэкон - всего двести. - Есть какие-то критерии, которыми вы руководствуетесь, когда покупаете произведения искусства? - Только один: если живопись смотрится хорошо, значит это хорошая живопись. Тут все точно так же, как и с музыкой - ведь слушаешь именно ту музыку, которая тебе нравится. - Давайте поговорим о ваших произведениях, прежде всего о тех, которые шокируют неподготовленного зрителя. Что вас подтолкнуло к мысли использовать в своем творчестве тела или части тел животных? Например, в первой из ваших самых известных работ - законсервированной в формальдегиде акуле, названной «Физическая невозможность смерти в представлении живущего»? - Сегодня картинам трудно соперничать по силе воздействия с рекламой и телевидением. Сначала я хотел просто нарисовать акулу. Потом решил, что лучше сделать фотографию акулы, помещенной в большом стеклянном ящике. Но чем больше я об этом думал, тем больше понимал: для того, чтобы эта работа осознавалась сегодняшними зрителями как реалистическая, мне нужна настоящая акула. - Почему в вашей аналогичной работе «Иисус и ученики», которая сейчас экспонируется на выставке Reflection в киевском PinchucArtCentre, апостолов символизируют именно коровьи головы? - Потому что коровы - это те животные, которые чаще всего попадают на бойню. И там умирают так же тяжело, как и апостолы, которые были мучениками. А мы, убивая этих животных, все время словно воспроизводим эту древнюю историю. Я воспитывался в католической семье, а в этой религиозной традиции головы животных всегда имели символическое значение. Так, голова козла ассоциируется с дьяволом, голова лошади - с богом-отцом. И потом у всех нас очень силен подсознательный страх, связанный с обезглавливанием. - То есть выбирая художественный инструментарий, вы руководствуетесь в первую очередь степенью его эмоционального, скорее даже шокового, воздействия на зрителя? - Со времени своего появления на свет искусство всегда искало какие-то универсальные пусковые механизмы, которые заставляли бы людей думать. И я хочу, чтобы мои произведения задевали людей за живое, заставляли их задавать себе вопросы. Чтобы, уходя с выставки моих работ, уносили больше вопросов, чем тогда, когда они на нее пришли. Думаю, что если кто-то из зрителей, встретив своего друга на улице, скажет ему, мол, знаешь, я час назад та-а-кое видел, то я уже сделал свое дело. - Ну, этого вы добились бесспорно. Я знаю уже нескольких человек, которые признаются в том, что после посещения Reflection не могут забыть эти коровьи головы уже несколько дней. - Как-то в субботу я вышел погулять. На улице, по которой шли много людей, рядом с магазинами одежды была мясная лавка. Я обратил внимание на двух мужчин, которые несли туда коровью тушу, и подумал: «Мы едим мясо коров, но при этом стараемся не думать о том, что с ними происходит на бойне. И если это показать людям, то впечатление будет гораздо сильнее, чем, например, от головы тигра, с которым мы в повседневной жизни не сталкиваемся». - А кого вы бы еще хотели «замариновать»? - Я думал о том, чтобы сделать тюленя с мячиком на носу. И мужчину с женщиной во время соития. - Вы облегчили мою задачу, поскольку мне не очень удобно было задавать следующий вопрос. Если бы вы жили не в современном мире, где так сильны социальные и религиозные табу, а, например, во времена древних ацтеков, вы использовали бы в своих работах с формальдегидом человеческие тела? - Думаю, что сегодня человеческое тело вызвало бы столь негативную отрицательную реакцию, что ни о каком зрительском сопереживании здесь бы речи не шло. Со времени появления на свет искусство всегда искало какие-то универсальные пусковые механизмы, которые заставляли бы людей думать - Но это если говорить о зрителях. А художественные идеи такого рода у вас все-таки возникали? - Я думал, например, о том, чтобы сделать Минотавра с человеческим телом и головой и ногами быка. У меня немало идей о том, что можно сделать с человеческим телом, но я их, конечно, никогда в жизни воплощать в реальность не буду. Хотя в рисунках они и существуют. Но если вы в своем журнале напишете, что у Дэмиена Херста были такие идеи, но он никогда этого не сделает, думаю, все равно люди будут говорить: «О, я читал, что он это уже делает». Когда-то у меня была такая идея: мне отрезают руки, относят их метров на десять в сторону, делаюттам инсталляцию, а потом пришивают руки обратно. И обо всем этом снимают фильм. Кто-то мне по этому поводу сказал, что я слишком серьезно отношусь к искусству. Я разговаривал с врачами, и они даже соглашались сделать эту операцию при условии, что подпишу соответствующие бумаги. А потом я подумал: «Да ну его, это ведь всего-навсего искусство». Интервью об этом вышло десять лет назад, а люди до сих пор ко мне подходят и говорят: «Не делайте этого». - У многих ваших работ, что называется, говорящие названия. Одно дело - просто законсервированная в формальдегиде акула, и совсем другое - та же акула под названием «Физическая невозможность смерти в представлении живущего». Выставленная сейчас в PinchucArtCentre скульптура, изображающая человека с содранной кожей, называется не просто «Святой Варфоломей», а «Святой Варфоломей, утонченная боль». Значит ли это, что в названиях ваших произведений уже сформулирована их идея? - Во второй половине прошлого века художники часто выставляли свои картины с подписью «без названия». Я всегда стараюсь выразить смысл своих работ вербально. Картина или скульптура - это сначала мистерия, тайна, которую зритель пытается разгадать. А потом, читая название, он возвращается к этой тайне еще раз. - Иначе говоря, вы подсказываете зрителю ответы на вопросы, которые сами задаете? - Я думаю, что жизнь так устроена, что ответов как раз и не бывает. Как художник я могу задать себе вопрос: неудивительно ли, что прожилки на листочках деревьев очень похожи на вены на моей руке? И тогда начинаю думать о каких-то разных вещах, но ответов все равно нет. К тому же важных вопросов, на которые хотелось бы найти ответы, не так уж много. Как закончить жизнь без сожаления? Чему учить своих детей? Существует ли любовь? Есть ли Бог? И действительно ли ты попадешь в рай, если будешь хорошо относиться к людям? - Если ответов на вечные вопросы нет, давайте вернемся к искусству. В разные эпохи ему отводилась разная роль. Иногда искусство было прежде всего сокровищницей, в которой хранилась красота, иногда на первый план выходили идеи, а само искусство поучало, как жить. Какую и насколько важную, на ваш взгляд, роль искусство играет или можетиграть в современном обществе? - Представьте себе человека, который живет в каком-то ужасном месте, и ему осталось сделать только один шаг, чтобы выброситься из окна. Я хочу надеяться, что если у него на стене висит хорошая картина, пусть даже просто рисунок, сделанный его ребенком, и он посмотрит на эту картину, то искусство удержит его от этого последнего шага.